A young poet tells the story of Darfur | Emtithal Mahmoud

Переводчик: Olenka Rasskazova Редактор: Oksana Vakulina

I was 10 years old when I learned what the word "genocide" meant.

Мне было 10 лет, когда я узнала, что означает слово «геноцид».

It was 2003,

В 2003 году

and my people were being brutally attacked because of their race --

мой народ подвергся жестокому нападению из-за нашей расы —

hundreds of thousands murdered,

сотни тысяч убиты,

millions displaced,

миллионы потеряли дома,

a nation torn apart at the hands of its own government.

нация была разорвана на части своим собственным правительством.

My mother and father immediately began speaking out against the crisis.

Мама и папа сразу же начали высказываться против кризиса.

I didn't really understand it,

Я не понимала, что происходит,

except for the fact that it was destroying my parents.

но видела, что это разрушает жизнь моих родителей.

One day, I walked in on my mother crying,

Однажды я увидела, как мама плачет,

and I asked her why we are burying so many people.

и спросила её, почему мы хороним так много людей.

I don't remember the words that she chose

Я не помню слов, которые она выбрала,

to describe genocide to her 10-year-old daughter,

чтобы описать геноцид 10-летней дочери,

but I remember the feeling.

но я помню это чувство.

We felt completely alone,

Мы чувствовали себя совершенно одинокими,

as if no one could hear us,

словно нас никто не мог услышать,

as if we were essentially invisible.

как будто мы стали невидимыми.

This is when I wrote my first poem about Darfur.

Именно тогда я написала своё первое стихотворение о Дарфуре.

I wrote poetry to convince people to hear and see us,

Я пишу стихи, чтобы заставить людей услышать и увидеть нас,

and that's how I learned the thing that changed me.

и именно так я узнала то, что изменило меня.

It's easy to be seen.

Легко быть видимым.

I mean, look at me -- I'm a young African woman with a scarf around my head,

Посмотрите на меня — я молодая африканская женщина с платком на голове,

an American accent on my tongue

с американским акцентом,

and a story that makes even the most brutal of Monday mornings seem inviting.

с историей, после которой самое тяжёлое утро понедельника покажется прекрасным.

But it's hard to convince people that they deserve to be seen.

Трудно убедить людей, что они заслуживают быть видимыми.

I learned this in my high school classroom one day,

Я поняла это однажды в школе,

when my teacher asked me to give a presentation about Darfur.

когда учитель попросил меня выступить с докладом о Дарфуре.

I was setting up the projector when a classmate of mine said,

Я настраивала проектор, когда моя одноклассница спросила:

"Why do you have to talk about this?

«Почему мы должны это обсуждать?

Can't you think about us and how it will make us feel?"

Разве ты не понимаешь, каково нам об этом говорить?»

(Laughter)

(Смех)

My 14-year-old self didn't know what to say to her,

В свои 14 лет я не знала, что ей ответить

or how to explain the pain that I felt in that moment,

или как объяснить ту боль, которую я чувствовала

and in every moment that we were forced not to talk about "this."

каждый раз, когда нас принуждали молчать об «этом».

Her words took me back to the days and nights on the ground in Darfur,

Её слова вернули меня к дням и ночам на земле Дарфура,

where we were forced to remain silent;

когда нас принуждали оставаться безмолвными,

where we didn't speak over morning tea

когда мы молча пили утренний чай,

because the warplanes overhead would swallow any and all noise;

потому что гул военных самолётов заглушал наши голоса.

back to the days when we were told

Я вернулась в те дни, когда нам говорили,

not only that we don't deserve to be heard

что мы не только не заслуживаем быть услышанными,

but that we do not have a right to exist.

но что у нас нет права на существование.

And this is where the magic happened,

Чудо произошло в тот момент,

in that classroom when all the students started taking their seats

когда все ученики заняли свои места

and I began to speak,

и я начала говорить,

despite this renewed feeling that I didn't deserve to be there,

несмотря на вернувшееся чувство, что я не заслуживаю права быть там,

that I didn't belong there

что я не на своём месте

or have a right to break the silence.

и не имею права нарушить молчание.

As I talked,

Пока я говорила,

and my classmates listened,

а мои одноклассники слушали,

the fear ebbed away.

страх исчез.

My mind became calm,

Я успокоилось

and I felt safe.

и почувствовала себя в безопасности.

It was the sound of our grieving,

Это был звук нашей общей скорби,

the feel of their arms around me,

их объятия были

the steady walls that held us together.

как крепкие стены, удерживающие нас вместе.

It felt nothing like a vacuum.

У этого не было ничего общего с вакуумом.

I choose poetry because it's so visceral.

Я выбрала поэзию, потому что это шло изнутри.

When someone is standing in front of you, mind, body and soul,

Когда кто-то стоит перед тобой с открытым разумом, телом и душой

saying "Witness me,"

и говорит: «Заметьте меня»,

it's impossible not to become keenly aware of your own humanity.

невозможно не осознать свою собственную человечность.

This changed everything for me.

Это изменило для меня всё.

It gave me courage.

Это придало мне смелости.

Every day I experience the power of witness,

Каждый день я чувствую, что значит быть увиденным,

and because of that, I am whole.

и это делает меня цельной личностью.

And so now I ask:

Теперь я спрашиваю вас:

Will you witness me?

«Готовы ли вы увидеть меня?»

They hand me the microphone

Они вручили мне микрофон,

as my shoulders sink under the weight of this stress.

в то время как мои плечи опустились под тяжестью стресса.

The woman says,

Женщина спросила:

"The one millionth refugee just left South Sudan.

«Больше миллиона беженцев покинули Южный Судан,

Can you comment?"

можете прокомментировать?»

I feel my feet rock back and forth on the heels my mother bought,

Я почувствовала, как зашаталась на каблуках, купленных мамой,

begging the question:

задавая вопрос:

Do we stay, or is it safer to choose flight?

«Мы остаёмся или уехать безопаснее?»

My mind echoes the numbers:

В голове крутились числа:

one million gone,

миллион людей исчезли,

two million displaced,

двум миллионам пришлось бежать,

400,000 dead in Darfur.

400 000 человек погибли в Дарфуре.

And this lump takes over my throat,

Ком застрял в моём горле,

as if each of those bodies just found a grave

как будто каждое из этих тел только что обрело могилу

right here in my esophagus.

прямо здесь в моём пищеводе.

Our once country,

Наша некогда единая страна

all north and south and east and west,

разделилась на Север и Юг, Восток и Запад —

so restless the Nile couldn't hold us together,

настолько непримиримые, что даже Нил не смог удержать нас вместе,

and you ask me to summarize.

а вы просите меня подвести итог.

They talk about the numbers as if this isn't still happening,

Они говорят о цифрах, как будто это всё не по-настоящему,

as if 500,000 didn't just die in Syria,

как будто 500 000 человек не погибли в Сирии,

as if 3,000 aren't still making their final stand

как будто 3 000 беженцев не упокоились

at the bottom of the Mediterranean,

на дне Средиземного моря,

as if there aren't entire volumes full of fact sheets about our genocides,

как будто нет целых томов, заполненных фактами о геноцидах,

and now they want me to write one.

и теперь они хотят, чтобы я написала ещё один.

Fact:

Факт:

we never talked over breakfast,

мы никогда не разговаривали за завтраком,

because the warplanes would swallow our voices.

потому что гул военных самолётов заглушал наши голоса.

Fact:

Факт:

my grandfather didn't want to leave home,

мой дедушка не хотел оставлять дом,

so he died in a war zone.

поэтому погиб в зоне военных действий.

Fact:

Факт:

a burning bush without God is just a fire.

горящий куст без Бога — это просто костёр.

I measure the distance between what I know

Есть разница между тем, что я знаю,

and what is safe to say on a microphone.

и тем, что можно сказать в микрофон.

Do I talk about sorrow? Displacement?

Говорить ли о скорби? О переселении?

Do I mention the violence,

Говорить ли о насилии?

how it's never as simple as what you see on TV,

О том, что в жизни всё страшнее, чем показывают по телевизору?

how there are weeks' worth of fear before the camera is on?

О том, насколько страшно ждать пока включатся камеры?

Do I tell her about our bodies,

Должна ли я рассказывать ей о наших телах,

how they are 60 percent water,

которые на 60 % состоят из воды,

but we still burn like driftwood,

но горят, как сухие щепки,

making fuel of our sacrifice?

питая огонь нашими жертвами?

Do I tell her the men died first, mothers forced to watch the slaughter?

Рассказать ли, как сначала убили мужчин, заставив матерей смотреть?

That they came for our children,

О том, как они пришли за детьми,

scattering them across the continent until our homes sank?

как разбросали их по всему континенту, как разрушили наши дома?

That even castles sink at the bite of the bomb?

Рассказать ли ей, что даже крепости рассыпаются от укуса бомбы?

Do I talk about the elderly,

Должна ли я рассказать про пожилых,

our heroes,

про наших героев,

too weak to run, too expensive to shoot,

слишком слабых для побега, слишком дорогих для пуль —

how they would march them,

о том, как они маршировали

hands raised, rifles at their backs,

с поднятыми руками под дулами винтовок

into the fire?

прямо в огонь?

How their walking sticks kept the flames alive?

Как их трости питали пламя огня?

It feels too harsh for a bundle of wires and an audience to swallow.

Правда, как кусок проволоки — не проглотить.

Too relentless,

Невыносима,

like the valley that filled with the putrid smoke of our deaths.

как долина, наполненная гнилостным дымом смерти.

Is it better in verse?

Может, лучше в стихах?

Can a stanza become a burial shroud?

Может ли строфа стать погребальным саваном?

Will it sting less if I say it softly?

Станет ли проще, если я заменю слова?

If you don't see me cry, will you listen better?

Если вы не увидите моих слёз, вы меня выслушаете?

Will the pain leave when the microphone does?

Утихнет ли боль, когда я выключу микрофон?

Why does every word feel as if I'm saying my last?

Почему каждое моё слово кажется мне последним?

Thirty seconds for the sound bite,

Тридцать секунд для звука взрыва

and now three minutes for the poem.

и три минуты для стихотворения.

My tongue goes dry the same way we died,

Мой язык высохнет после смерти

becoming ash, having never been coal.

и превратиться в пепел, так и не став углём.

I feel my left leg go numb,

Я чувствую, как нога онемела,

and I realize that I locked my knees,

и я понимаю, что я сжала колени,

bracing for impact.

готовясь к удару.

I never wear shoes I can't run in.

Я никогда не ношу обувь, в которой нельзя убежать.

Thank you.

Спасибо.

(Applause)

(Аплодисменты)

So, I wanted to leave on a positive note,

Я бы хотела закончить на хорошей ноте,

because that's the paradox that this life has been:

потому что жизнь полна парадоксов:

in the places where I learned to cry the most,

там, где я плакала больше всего,

I also learned how to smile after.

там же я научилась снова улыбаться.

So, here goes.

Итак, вот моё стихотворение.

"You Have a Big Imagination

«Богатое воображение

or

или

400,000 Ways to Cry."

400 000 способов расплакаться».

For Zeinab.

Для Зейнаб.

I am a sad girl,

Я грустная девушка,

but my face makes other plans,

Но у меня есть план,

focusing energy on this smile, so as not to waste it on pain.

Я стараюсь улыбаться, чтобы не тратить сил на боль.

The first thing they took was my sleep,

Первым делом они украли мой сон,

eyes heavy but wide open,

Глаза тяжелые, но широко открыты,

thinking maybe I missed something,

Мне кажется, что я упустила что-то,

maybe the cavalry is still coming.

Может, армия всё ещё наступает.

They didn't come,

Они не пришли,

so I bought bigger pillows.

и я купила подушки побольше.

(Laughter)

(Смех)

My grandmother could cure anything

Моя бабушка могла вылечить что угодно

by talking the life out of it.

своими рассказами про жизнь.

And she said that I could make a thief in a silo laugh

Она говорит, что я могу заставить смеяться кого-угодно

in the middle of our raging war.

даже посреди бушующей войны.

War makes a broken marriage bed out of sorrow.

Война превращает супружеское ложе в пристанище печали.

You want nothing more than to disappear,

Тебе ничего не надо, только исчезнуть,

but your heart can't salvage enough remnants to leave.

но в сердце не уместить так много воспоминаний, чтобы спокойно уйти.

But joy --

Но радость —

joy is the armor we carried across the borders of our broken homeland.

радость — это доспехи, которые мы несём через границы разрушенной родины.

A hasty mix of stories and faces

Смесь историй и лиц,

that lasts long after the flavor is gone.

аромат от которой остается даже после того, как запах исчез.

A muscle memory that overcomes even the most bitter of times,

Память, которая преодолеет даже самые худшие моменты.

my memory is spotted with days of laughing until I cried,

Моя память заполнена днями смеха и днями слёз,

or crying until I laughed.

слёз и смеха.

Laughter and tears are both involuntary human reactions,

Смех и слёзы — простые человеческие реакции,

testaments to our capacity for expression.

свидетельства способности самовыражения.

So allow me to express

Позвольте мне выразить себя:

that if I make you laugh,

если я заставляю вас смеяться —

it's usually on purpose.

это нарочно.

And if I make you cry,

И даже если вы заплачете,

I'll still think you are beautiful.

я всё равно считаю, что вы прекрасны.

This is for my cousin Zeinab,

Это для моей сестры Зейнаб,

bedridden on a random afternoon.

оказавшейся прикованной к постели однажды утром.

I hadn't seen her since the last time we were in Sudan together,

Последний раз мы виделись в Судане,

and there I was at her hospital bedside

я была у её больничной кровати

in a 400-year-old building in France.

в 400-летнем здании во Франции.

Zeinab wanted to hear poems.

Зейнаб хотела услышать стихи.

Suddenly, English, Arabic and French were not enough.

Внезапно английского, арабского и французского языков стало недостаточно.

Every word I knew became empty noise,

Все слова, которые я знала, стали пустым звуком,

and Zeinab said, "Well, get on with it."

и Зейнаб сказала: «Ну, давай уже».

(Laughter)

(Смех)

And I read her everything that I could,

Я прочитала ей всё, что могла,

and we laughed,

и мы смеялись —

and we loved it,

нам это понравилось.

and it was the most important stage that I've ever stood on,

Это был самый важный момент в моей жизни, когда я стояла,

surrounded by family,

окружённая семьей,

by remnants of a people who were given as a dowry to a relentless war

теми людьми, которые были принесены в жертву ненасытной войне,

but still managed to make pearls of this life;

но которым всё-таки удалось взять лучшее от этой жизни;

by the ones who taught me to not only laugh,

люди, которые научили меня не только смеяться,

but to live in the face of death;

но и как выстоять перед лицом смерти;

who placed their hands across the sky,

которые простирали руки к небу,

measuring the distance to the sun and saying, "Smile;

измеряя расстояние до солнца, и говорили: «Улыбайся,

I'm gonna meet you there."

мы встретимся на небесах».

And for Zeinab --

Зейнаб,

Zeinab, who taught me love in a place like France,

Зейнаб, которая научила меня любви во Франции,

Zeinab, who wanted to he.ar poems on her deathbed --

Зейнаб, которая хотела слушать стихи на смертном одре —

Dilated fibromyalgia.

страдала от фибромиалгии.

Her heart muscles expanded

Её сердечные мышцы увеличивались до тех пор,

until they couldn't function.

пока не перестали функционировать.

And she held me, and she made me feel like gold.

Она обнимала меня, и я чувствовала свою значимость.

And I said, "Zeinab,

Я сказала: «Зейнаб,

isn't it strange that your only problem

разве не странно, что твоя единственная проблема

is that your heart was too big?"

в том, что твоё сердце слишком велико?»

Thank you.

Спасибо.

(Applause)

(Аплодисменты)